В О Р О Н Е Ж – КОЛЫБЕЛЬ ПОСТСОВЕТСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО САМИЗДАТА
Сдаюсь. Перед волею рока // Корабль мой ничтожен и жалок, // И властная щедрость порока // Ломает скрепления балок. // // Расщеплена мачта, а парус // Давно уже сорван стихией. // На чём-то и я обломаюсь, // В коварном бою обессилев. // // Свой век загубив бестолково, // Уйду незаметно, тоскливо, // Не выкрикнув громкого слова, // Не сделав кого-то счастливым. // // Сдаюсь. Но в смешном прозябанье // Зачем-то ж ведь нёс своё тленье: // Ужель, чтоб постигнуть страданья // Да душу вогнать в разоренье? // // Огромные волны, терзая, // Корабль мой уносят на скалы. // Прошедшие годы считаю, // Что прожил без чести и славы. // // Что дальше? Да кто ж его знает? // Подчас, человек так устроен, // Что верит в незыблемость рая, // Во всходы испорченных зёрен.
До 1990 (частично и чуть дольше) года в СССР существовал обыкновенный советский самиздат: не публиковавшиеся в периодической печати и отдельных книжках литературные произведения и политические «труды» печатались в ручную на механических машинках под 3, 4, а то и 5 копирок (не забывалась, конечно, и переписка шариковой ручкой) и потом «расходились по рукам».
И это самый известный самиздат: советский. Ему часто посвящают свои выставки многие музеи современности. Существует даже киевский музей-архив украинского самиздата.
И лишь, спустя некоторое время, после выхода Закона «О печати», в СССР начал зарождаться новый вид самиздата, который вполне можно окрестить как «постсоветский» (далее – ПС). Само это явление, после распада «великой державы» разовьётся по многочисленным направлениям: литературное, словесная тусовка, общение по интересам, политическое, музыкальное и другим.
Так вот, этот самиздат ни сегодня, ни тогда официально признавать не хотели и не хотят. И тогда, и сегодня его не замечают, игнорируют и считают это явление пустым и ничем себя не зарекомендовавшим.
Однако же, в конце 80-х годов прошлого столетия, подпитываемая веяниями «плюрализма и гласности», творческая интеллигенция просто разрывалась от потребности как можно шире и ярче раскрыть свои, глушимые социализмом, таланты. Новый самиздат, массовый самиздат, как уголёк, брошенный в сушняк, разгорался всё сильнее и сильнее с непрекращающимися порывами ветра перемен.
Мой ангел спит, // И месяц ясный, // Застыв в ночи, в тиши хмельной, // Меня пленит // Всесильной властью, // Даря свободу и покой. // // Который год // Мои качели // Взлетают за шальной мечтой, – // Меня влечёт // К высокой цели, // И я захвачен высотой. // // Мой ангел спит, // Но он проснётся // И, оживив застывший холст, // Дотла сгорит // С лучами солнца, // Отдав свой свет для дальних звёзд.
Конечно, ПС не нёс в себе такой мощной разрушительной силы, как самиздат советский. Конечно, из-за широкой массовости в тиражирование попадали сомнительные и в этическом, и в эстетическом, и в художественном, и в интеллектуальном плане «творения», отбивавшие у людей охоту читать подобное. На это, кстати, часто и ссылается официоз в своём стремлении принизить значение ПС.
Но, несмотря на то, что многие издания ПС не выражали никакой гражданской позиции, нельзя сказать, что «прекрасного, доброго, вечного» в этом явлении не было.
Мои стихи серьёзнее, чем время, // Где правда ложью часто отдаёт. // И мы порой шагаем в ногу с теми, // Кто нас к победам новым позовёт. // // И каждый раз нам кажется, что это // Единственный и самый верный ход... // Пока что неизвестны нам поэты, // Которых скоро будет знать народ... // // Есть вроде всё: и критика ушедших, // И тех, кто жив, нередко словом бьют, // Но только в мире истину нашедших // Травить жестоко не перестают.
Официально в ту пору считалось, что самиздат – это не зарегистрированные в государственных органах издания. Но тогда получалось, что имеющий свидетельство журнал, радующий своих читателей 3-4 раза в год, тиражом в 30 экземпляров – это не самиздат, а выходящее раз в неделю предвыборное издание районного или сельского масштаба какого-нибудь кандидата, над выпуском которого работал целый редакционный штат (пусть даже временный), тиражом в «999» экземпляров – это самиздат. Ещё один пример: реально существовали неофициальные издания, имеющие тираж в несколько сотен экземпляров при постоянном штате сотрудников, регулярной (стабильной) периодичности и сформировавшейся системе распространения (торговые точки).
История издательской деятельности того времени знает и другие примеры. Был, по крайней мере, такой прецедент: газету делал один человек, но она имела официальный статус, входила в областной каталог подписки и тираж её исчислялся тысячами. Или вот: когда группа энтузиастов, не получив за свой издательский труд ни копейки, разве что от продажи издания, выпустила полноцветный журнал на шикарной финской бумаге приличным тиражом, полностью оплаченным из фондов президента небольшой российской республики, в которой они жили.
В самиздате важен дух, настрой, личная энергия, сопутствующая выходу издания. «Сам издаю» – и этим всё сказано. Вот и самый простой ответ на вопрос о том, что же является самиздатом. А человек (или два-три), называвшийся в ту пору самиздатчиком (или – издателем), как правило, в одном лице являлся и спонсором, и редактором, и ответственным секретарём, и наборщиком, и корректором, и верстальщиком, и печатником, и фальцовщиком, и брошюровщиком подчас…
Когда ложится тень на любящие руки, // И глаз любимых блеск тускнеет в красках дня, // Я вспоминаю дни сомнений и разлуки, // По разным пустякам терзавшие меня. // // Когда кладётся гроб в холодную обитель, // И каждый, проходя, бросает скорбно горсть, // Я понимаю то, что здесь я только житель – // На время заскочивший на пирушку гость.
Массовый постсоветский самиздат возникнет вскоре после образования СНГ, когда в стране станет широко доступна множительная техника. Но первые вздохи он сделал ещё при социализме, когда в новоиспечённых газетах началась словесная тусовка читателей, когда молодёжные неформальные объединения стали издавать (при заводских многотиражках) редкие, но «едкие» приложения. Когда некто множил объявления фотоспособом в одной из государственных фотолабораторий, а потом расклеивал их на столбах, уверяя непризнанных литераторов, что скоро выйдет в городе независимая литературная газета. И вот об этом ком-то и пойдёт дальше речь.
Сейчас уже смело можно заявить, что первое литературное издание, от которого начнётся постсоветский литературный самиздат (во всяком случае – русскоязычный) – газета, ничем, кстати, особо не отличавшаяся от многих других официальных изданий того времени, появилась в Воронеже 18 сентября 1990 года, и называлась она – «Виктория» (и как бы сравнивая такое событие с победой, и в честь первой дочери новоиспечённого издателя).
А победой выход молодёжной литературки безусловно являлся: после семидесяти с лишним лет запрета – и нате, совершенно свободное слово. Да где отпечатано: в крупнейшей типографии Центрального Черноземья. Похоже, чиновники её выход проморгали. А журналисты заметили. И о «Виктории», и об её издателе – Вадиме Булатове – вскоре появились заметка и статья в главной областной газете.
Но это не спасло второй номер «Виктории»: уже набранный и свёрстанный, он был уничтожен (в память осталась лишь малая часть гранок). За первый партийный недогляд не одна задница от мягкого кресла получила по ж…
А Вадим, расстроенный такого рода поражением, но всё ещё не отошедший от воодушевления предыдущей победы, задумывает выпуск первой воронежской брошюрки анекдотов (в Москве уже продавались анекдоты про Штирлица, поручика Ржевского и т.п.). И появится такая брошюрка в декабре всё в той же типографии! После чего Вадиму на много лет вход туда будет заказан.
И тогда «первопечатник» начинает искать выход на районные типографии. Так в феврале 1991 г. в типографии Хохольского района появляется вторая литературная газета: «слабенького» полиграфического качества, она получила скромное название – «Муза». И с тех пор издательство газет, брошюр, журналов, книг в той типографии идёт полным ходом. (С воронежским издателем позже станут сотрудничать ещё две типографии: эртильская и верхнехавская, но хохольская останется основной.)
В 1993 году в самопальном издательстве появляются компьютер и матричный принтер, и уже издания, не требующие тиражей в сотнях и тысячах экз., печатаются дома. В начале 1995 года, благодаря неугомонному техническом прогрессу, привозится Вадимом из Москвы и лазерный принтер.
И, оглядываясь на ту эпоху, нужно признать, что ни одна самиздатовская единица того периода не сможет похвастаться тем размахом, что был присущ Булатову: ни тиражами, ни количеством изданий, ни полиграфическими данными (вёрстка, корректура и т.п.), ни качеством публикуемых материалов.
В кипенье волнений, в бесчинстве невзгод, // В пылу обольщений я чувствую лёд. // Холодные руки – вершители смут, // Несносные звуки покой унесут. // Останется вечным последний недуг, // А жизнь скоротечна. И верность подруг... // И трепет чудесный в груди уж затих, // Закончится песня, забудется стих. // Не станет бесплодных мечтаний и слёз, // И в сердце свободно проникнет мороз. // Не так уж и трудно бесшумно сойти, // Коль в сердце безлюдном не видно пути. // Оставить стремленья и жизни порыв, // О юном горенье совсем позабыв. // Прожитым и пошлым себя укорить, // Без боли о прошлом навечно остыть. // Оставить заботы, горячность обид, // А новые взлёты ДРУГОЙ совершит. // Свой век дотлевая, остаться слугой, // А песни слагает пусть КТО-ТО ДРУГОЙ. // Пусть КТО-ТО в сомненьях ведёт свои дни, // Пусть тело в бурленье приводят они. // Пусть все униженья и пытки людей // ОН терпит в сраженьях с напором страстей. // Раздумья пусть гложут и спать не дают, // И душу тревожит обманчивый труд. // Пусть в муках тягчайших ОН жизнь проживёт // И в строчках кричащих бессмертье найдёт. // А мне ж бестолково, спокойно чадить... // Но только ДРУГОГО ведь может не быть.
В первой половине 90-х годов Булатов задумывает международный литературный конкурс (МЛК), проводимый ежегодно. Так, со временем, его авторами становятся литераторы Европы, Америки, Австралии. Тесная и плодотворная связь возникает у воронежского издателя с Киевом, где Вадим частый гость.
В столице «незалежной» Вадим проведёт немало встреч с видными украинскими издателями и литераторами современности, его с радостью примут в Домах актёра и кино, в редакциях, на частных квартирах. Как издатель Вадим объедет почти всю Украину, во многих её городах проведёт встречи с местными поэтами и прозаиками. Опубликуют его произведения и напишут о нём и его деятельности и столичные, и периферийные издания этой страны. (В России – то же самое, но на порядок ниже.)
В 1993-94 годах литературный самиздат России только набирал обороты, а «карманное издательство» В.Булатова уже становится самым известным в неофициальных русскоязычных тусовках России, Украины, Киргизии, США.
Как долго песен звонких не пою, // Всё чаще в душу заползает мрак, // Картину жалкую и горькую рисует. // За что любить мне Родину мою? // За то, что каждый пятый здесь дурак? // И то лишь потому, что не ворует.
С появлением лазерного принтера качество домашних изданий станет превосходить районный уровень многократно. Большие тиражи «уже не в моде»: соперничать с «массовой прессой» становится всё тяжелее и тяжелее, а потому частное «издательство» раз за разом происходит в домашних условиях. И не распространители в бойких городских местах предлагают товар нелегального издателя, а издатель лично передвигается по городу и рассовывает свои газеты по почтовым ящикам, ходит на почту и рассылает свои детища как по всей России, так и в ближнее, и даже – дальнее, зарубежье.
В начале ХХI века Вадим Булатов организовывает Международную ассоциацию русскоязычных литераторов (МАРЛ) и избирается её президентом. Его главная цель – объединить не только издателей и литераторов, но также и читателей, чтобы начать выпуск нескольких литературных изданий, распространявшихся бы по всему миру и причём бесплатно, и тем самым вывести русский самиздат практически на официальный международный уровень. Но планам его сбыться не удалось, да и вся его издательская деятельность далась ему слишком дорогой ценой.
Целую грозди винограда // В открытом памятью саду, // А жизни сладкую прохладу, // Возможно, так и не найду. // // Не всё легко и постижимо // Там, где я верю и люблю, // Но от мечты, душой хранимой, // Я ни за что не отступлю. // // Пусть с каждым днём сильнее давят // Каскады бед и неудач. // Пусть перед казнью злобу травит // Судьбы неведомый палач. // // И может быть, за болью чёрной // Я не найду «своей игры», – // В объятья радости просторной // Тогда навечно вход закрыт. // // Меня несёт пусть участь злая // В неведение и во тьму, // И пусть тревоги предвещают, // Что я не нужен никому. // // Но если жизнь сломала планы // На доступ к ощущенью благ, // И нанесённые мне раны, // Злорадствуя, одобрит враг, // // То холод мрака смерти гнусной, // Свои повадки не изжив, // Взывает к битве мои чувства, // Рождая мужества порыв. // // Питаясь давнею мечтою, // Горит надежды огонёк // На то, что я иду одною // Из неизученных дорог. // // Там, где споткнусь я, боль скрывая, // Другой уверенно пройдёт, // И сладкую прохладу рая // Он за меня переживёт.
С 1991 по 1996 гг Вадим совершает сотни командировок, связанных и с издательской деятельностью, а параллельно и с бизнесом. Сам же с семьёй живёт на съёмных квартирах, примерно каждые полгода переезжая с места на место.
1996 год стал и для него, и для его семьи поистине роковым. А начинался вполне перспективно: купили двухкомнатную квартиру, сделали в ней добротный ремонт, расширив жилую площадь за счёт кладовки. Но радовались недолго: уже к концу года, благодаря нечестным партнёрам по бизнесу, квартиру пришлось продать.
Как горько мне смотреть на мир наш настоящий, // Чтоб дыры залатать в его худом тряпье, // Не хватит ни добра, ни честности скорбящих // По чистой и святой несбыточной земле. // // Кто знает, может там, спустя века и вехи, // Наступит лучший мир прекрасных чувств и дел. // Но жизнь всего одна, и, разглядев прорехи, // Не мы ли в них найдём плачевный свой удел?
С января 97-го семья издателя снова мыкается по чужим углам. С 96-го и по 2012 год Булатов – официально безработный.
Но именно весной 1997 года он напишет следующее: «Вера в то, что мне удастся завершить задуманный труд, угасала. Я ждал ВЕЛИКОЙ ВЕСНЫ – поры, когда я снова начну восхождение наверх, на более высокую в моей жизни гору. Вот только падение с ней я даже не мог представить. Но без этого нельзя. Поднимаются для того, чтобы падать. И только избранным удаётся остаться ТАМ. И никто при жизни не скажет тебе, один ли ты из них, или такой же, как все».
Понятно дело, и меня не станет, // И весть о том отправится в полёт. // Невольно облетит весь мир и... канет. // Но всё ж кому-то радость принесёт. // // Кому молчанье, а кому веселье, // А плакать станут только мать и дочь. // И не услышу я ни соловьиной трели, // Ни тех людей, кому хотел помочь. // // И не успеют по ветру развеять // Мой жалкий прах, а с именем моим // Покончит Время... Время лицедеев // Следит за тем, чтоб не смывался грим // // С его проказ, нажитых им беспечно, – // Но не в надежде, что болезнь пройдёт, // А чтоб о том, что и оно не вечно, // Не знал никто... когда оно умрёт. // // …Я обгоняю, побеждаю Время, // Давлю его притворство, злобу, желчь. // Но как всегда – иду уже не с теми, // И как всегда – за мною кружит смерч. // // Ход предрешён. Со Временем недружен – // Всю жизнь один – как мог сражался я… // И понимая, что я здесь не нужен, // Оно смертельно ранило меня.
Чем только не занимается Вадим все эти годы, чтобы прокормить себя и семью: шабашничает на стройке, готовит радио- и телепередачи, разгружает молоко, снимает свадебные фильмы, таскает мешки с цементом, подметает улицы, копирует диски, чистит снег и издаёт, издаёт, и издаёт…
Завершается жизнь, и в удушливом тесном и шумном мирке // «Человек» – звучит стыдно. // Низвергается в пропасть, вертясь, словно лещ в дорогом котелке, // Горько так и обидно. // // Я пропал, но задолго до дней, когда я появился на свет, // Было всё уже ясно. // Что мне быть, но не жить и любить – не любить, проклиная рассвет, // И всю жизнь быть несчастным. // // А теперь я плетусь и разодранным горлом хватаю глотки – // Воздух гарью пропитан. // И уж слышу я там, как по крышке сосновой стучат молотки... // И роман мой дочитан.
Уже в 91-м на съёмной квартирке Вадим начинает хранить тиражи своих газет и брошюр (оттуда они забираются на распространение, а остатки, контрольные экземпляры разошедшихся изданий или же нереализованная продукция так и остаются храниться дальше), а позже, для сохранения собственных изданий, он купит часть дома из двух комнат, с отоплением и электричеством (которое пришлось проводить самому), но без остальных удобств (даже вход соседи замуровали, чтобы через них нельзя было пройти, и приходилось на «свою территорию» залезать через окно). Вот так, на протяжении 20 лет и хранил Вадим свой архив.
Да и сам его путь в самиздатовском мире был неимоверно сложен. С одной стороны, он многие годы пытался закрепиться у легальных распространителей, попасть со своими изданиями в официальные подписные каталоги (его газеты, брошюрки, журналы, книжки продавались в Воронеже и области, Липецке, Ельце, Белгороде, Старом Осколе и даже в Хабаровске, Донецке и Житомире). Но в итоге распространители отклоняли малоизвестный товар и отдавали предпочтение раскрученным брендам.
С другой стороны, в официальной прессе и в самиздатовской тусовке за эти годы было опубликовано немало критических, разгромных материалов в адрес Булатова, много ругательных слов упомянуто в частной переписке «непризнанных литераторов». Нашлись и такие, кто специально рассылали письма, в которых попросту «лили грязь» на издателя и редактора. Благодаря людской зависти делалось всё, чтобы от Вадима отдалялись сподвижники, авторы, товарищи, чтобы его творчество забывали поклонники, чтобы о его изданиях не вспоминали читатели. А кульминацией травли стало сообщение в Интернете (а потом и весточек немало кто-то разослал тем, с кем Вадим общался) о том, что «Булатов Вадим Анатольевич – умер». И его жена получала соболезнования. А когда Вадим написал авторам этих писем, что он жив, они не поверили и не ответили.
Над прочитанной книгой склонилась моя голова, // В теле пляшет усталость, и нет никакого покоя. // И ползёт обо мне по дорогам худая молва, // Что я жил на коленях и только пил горькую стоя. // // Но поверьте, прошу вас, поверьте, я так не хотел // Унижаться, склоняться под бременем времени горбясь. // Я подняться желал и свершить первый шаг, но летел // Я всё время в какую-то грязь, а иной раз и в пропасть. // // Я сто раз выползал и взлететь выше солнца мечтал, // Но я был слишком прям и упрям и за это карался. // Но и всё же я горд тем, что мало я в жизни солгал, // Я врагов приобрёл, но зато человеком остался. // // И кому-то ужасно так хочется всё растоптать, // Сделать так, чтобы мне никогда, никогда не подняться. // Но я буду ползти и карабкаться, верить и ждать, // И вести этот бой, только чтоб человеком остаться.
В 2006 году делегаты III Съезда МАРЛ, проходящего в Киеве, не поддержали булатовские взгляды на дальнейшее развитие ассоциации, и МАРЛ прекратила своё существование. Немногим ранее перестаёт проводиться и МЛК. Последней попыткой Вадима на издательском поприще становится организация небольшой распространительской сети для его бесплатной газеты «Виктория» с привлечением городских, районных и сельских библиотек. Но и эта попытка завершилась крахом: распространять бесплатную газету бесплатно библиотекари не хотели…
Вадим понимает, что проиграл этот долгий и изнурительный марафон. 14 декабря 2006 года он выпускает своё последнее издание – газету «Виктория» № 42. Вот так, по иронии судьбы, и первым его изданием, и последним – явилась «Виктория». С этого момента начинается новая страница в его жизни: короткая, но счастливая. Он зарабатывает деньги на первый взнос банку, и в мае 2008 его семья покупает жильё под ипотеку. Но видно. не судьба пожить ему в своей квартире, видно, до конца дней своих суждено ему перебиваться где придётся…
Не дави меня, боль, // Я не так в жизни шёл, // Очень трудно свой шаг повернуть. // Какова моя роль // В этом мире большом, // И куда пролегает мой путь? // // Сколько ж мне ещё плыть, // Сколько петь и страдать, // Где найти свой покой и приют? // Кто заставит прожить, // Запретив умирать, // Силы дав против страха и смут? // // Где ты, Гордость? Взойди! // Разбуди во мне гнев, // Чтоб согнать малодушье и сон. // Если хочешь, суди, // Мои чувства презрев, // Принося мне разбой и урон. // // Я готов вступить в бой, // Грязи выдержу шквал, // Всё пройду, не склонив головы, // Лишь бы рядом со мной // Милый голос звучал, // Заглушая упрёки молвы.
В ночь на 31 декабря 2009 года, устав жить с неудачником, жена и сын выгонят Вадима из дома, из семьи. (Дочь примет позицию большинства.) И уничтожат практически всё (отнесут на мусорку), что связывало их с бывшим: аудио- и видеоархивы, коллекцию визиток, собиравшуюся почти двадцать лет, документы, издания (уж слишком много места всё это, вместе с отцом и мужем, занимало в новой квартире).
А вскоре и другие соседи отнимут у него часть дома, где хранился архив самиздатовского периода жизни. Около 90% его тиражей погибнет. И всё же по несколько экземпляров своего «собрания» ему удастся спасти.
А Россия моя во тьме... // А Россия моя в огне... // А Россия моя в вине... // Но не эта Россия во мне.
Начинается отшельнический этап его жизни: тяжелейший морально и материально (приходилось платить за жильё и алименты), но как никогда в его жизни – плодотворный в новых идеях и начинаниях.
Не сломленный, не раздавленный, не уничтоженный своей судьбой, он за последние два с небольшим года регистрирует 23 объекта интеллектуальной собственности, пишет роман и начинает другой, создаёт в Интернете пять сайтов, ведёт рубрику в областной газете, проводит несколько турниров на городском и областном уровне по собственной спортивной игре, планирует провести даже неофициальный чемпионат мира, пытается организовать международное общественное движение «Счастливая Семья», надеется зарегистрировать политическую партию и создать… музей Самиздата.
Двое мудрых умов спор вели о насущном: // Как земле нашей русской очиститься духом. // А вокруг всё так пахло горячим и вкусным // И немного воняло поджаренным луком. // // Двое лучших умов не от праведной скуки // Обсуждали ничтожность у власти стоящих. // В это время уставшие женские руки // Всё сновали средь пышных и жиром шипящих. // // И вопрос среди шума звучал очень гулко: // «Есть ли умные люди в твердыне российской?» // – Нет, – с укором ответила сдобная булка. // – Да, – вздохнула ей грустно большая сосиска.
И возможно не было бы всего этого. Если бы жизнь его сложилась иначе.
А может быть, тот отрезок жизни и впрямь ничего существенного не представляет? Может быть, совершенно зря бурлили те почти 17 издательских лет (учитывая подготовку к первому изданию: расклейка объявлений, поиск типографии, переписка с претендентами на первых авторов новой литературной газеты; 16 лет и 3 месяца – от выхода первого издания до выхода последнего)? И зачем так отчаянно, ценой собственного благополучия и личной жизни он издавал, а потом спасал и оберегал кустарные творения полиграфии?..
Вадим сохранил память о неповторимой странице в истории нашей страны: с развитием Интернета, самиздат стал переходить в электронные версии, а возврата к бумажным форматам, которым требовалась рассылка дорогостоящей почтой, уже не предвидится; и получается, что такого явления, как постсоветский самиздат, никогда не было и никогда уже не будет. При всей своей незаметности, непризнанности и незамеченности официозом, в частности, литературный самиздат опубликовал массу прекрасных произведений, сохранил бесценный пласт человеческих мыслей того времени (мнений, суждений, споров и дискуссий, выводов и предположений), открыл новые имена в русской литературе. И пусть сейчас о них мало кто знает (а попросту – никто), но надо верить, что придёт и их час.
А самое главное – самиздат дал России В.Булатова: издателя, литератора, организатора, философа, изобретателя, поэта, учёного, неуёмного выдумщика, неисправимого романтика и несломленного борца за справедливость в этом мире.
Цветок, не умирающий на льду. // День ото дня он прелесть сохраняет. // То – ложный путь, скрывающий беду, // Что к краю пропасти народ толкает. // // Так и живём. Фальшивое подчас // Мы выдаём за истину и верим. // Но сколь б ни тёк притворности рассказ, // Гарантом вечным остаётся Время. // // И мне милей совсем другой цветок, // Который в жёсткой и неравной схватке // Природе грозной каждый лепесток // Отдаст в борьбе за миг свободы краткий. // // И в час последний капли мук своих // Он выдохнет навстречу смерти властной, // А холод тут же заморозит их // И уничтожит подлинник прекрасный. // // Недолговечна эта красота, // Но и мороз не может долго злиться. // Во мне живёт весенняя мечта // О том, что справедливость возродится. // // И солнце, набирая высоту, // Растопит лёд, а с ним и капли муки. // И люди вспомнят эту красоту, // Вдохнув добра оттаявшие звуки.
P.S. Всего Вадимом Булатовым было издано: около 360 газет, около 50 журналов и альманахов, около 325 брошюр, свыше 40 книг (есть совместные проекты с другими издателями и издательствами). Он выпускал 29 периодических изданий с разными названиями, что, наверное, хватило бы для рекорда в Книгу Гиннеса. Некоторые издания имеют тиражи не более 10 экз., из которых большая часть разошлась по частным коллекциям и архивам.
Различные у жизни трассы. // Для каждого своя строка. // Кому-то не прожить и часа, // Кому-то пережить века…
P.P.S. Отдельные издания Вадима Анатольевича Булатова (не с первой попытки: два музея откажут издателю) будут приняты на хранение в областную библиотеку им. И.С.Никитина и музей истории ВГУ.
P.P.P.S. Будет ли создан в Воронеже единственный в мире музей постсоветского самиздата?..
Пусть жизнь моя пойдёт отныне прахом, // И тьму от света отделяет миг, // И пусть палач благословляет плаху, // К которой я в последний раз приник. // // И голова, с отточенным ударом, // На землю упадёт под жуткий смех. // И поделом. За то мне вышла кара, // Что не сумел дать счастья я для всех. // // За то, что в дни всеобщего недуга // Не смог я стать певцом своих идей, // И честный – был обманщик и ворюга, // И добрый – был иуда и злодей. // // Я вновь убит и снова с грязью смешан, // И надо мной ревёт проклятий стон, // И пусть сегодня буду я повешен, // А завтра буду на костре сожжён. // // Я не умру, и ты, смерть, не упрямься, // Не перестану я о светлом петь. // Пусть знает день, я никогда не сдамся, // И ночь меня не вправе одолеть. // // И в час, когда кровавые фонтаны // Из ран моих напором станут бить, // Пусть знает жизнь, я всё равно восстану, // И смерть меня не сможет победить!..
23.08.2010 - 8.04.2012.